Вопрос: Вчера вечером доктор Бион просил нас, чтобы мы выразили свои дикие мысли и, в то же время, предупредил нас не выражать их слишком уж респектабельно. Затем он сделал интересное замечание о разнице между интеллектом и мудростью, в частности в отношении групп. Я хотел бы спросить доктора Биона, не может ли быть выражение своих диких мыслей в респектабельной форме эквивалентно интеллекту, в отличие от мудрости, другими словами, быть особенно хорошо замаскированной формой деструктивности.
Бион: Гораздо труднее ответить на этот вопрос, когда он в то же время относится и к собственным мыслям. Нет никакого способа избежать фундаментального факта, что кто-то всегда зависим и одинок. Когда я говорю эти слова, я веду довольно четко артикулированную речь о чем-то, что является основным, фундаментальным и должно быть пережито. Также и ребенок должен быть в состоянии решить эту проблему; ему не нравится это чувство зависимости или чувство одиночества, изоляции - как и любому из нас. Я могу применить свое спекулятивное представление и сказать, что ребенок чувствует, что он может выразить свое чувство изоляции плачем, возможно для того, чтобы получить помощь со стороны того, от кого он зависит - от груди, матери, родителей. И ребенок и родитель имеют одинаковую проблему. Ребенок предположительно являющийся психотическим или с пограничным психозом может быть настолько напуган своими чувствами, что выражает их криками о помощи, постоянно и неустанно. Но родители устают от этого; их проблема заключается в том, что надо либо покормить грудью младенца, либо убежать из этой ситуации, лишающей сна. Так что, когда человек знает, что у него есть что сказать (как в нашем случае), то вопрос для него заключается в том, чтобы сказать это или не сказать, потому что он боится открыть, что либо нет ни одного человека, который бы его услышал или, что есть кто-то, кто его слышит, но этот кто-то сбежит. Таким образом, опасность изоляции увеличивается, а не уменьшается.
По хорошему счету мы можем взять нынешнюю ситуацию, пытаясь решить, стоит ли нам говорить, чтобы выразить то, что мы должны сказать, или нет. Здесь это может не иметь такого уж большого значения для нас, но завтра группа или культура могут быть не настолько дружелюбными. Здесь вы можете практиковаться, выражая то, что вы способны выразить — ваше горе, счастье, ваши способности — и от этого зависит опыт, который вы получите завтра, он во многом такой же, какой появляется у ребенка в его способности выражать то, что он чувствует, и которая зависит от опыта, который он получает при своей первой попытке.
Тренируя свое спекулятивное воображение, подумайте: это младенец инициирует рождение, пытаясь вырваться из невыносимой ситуации, утробы матери или амниотической жидкости? Если да, то тогда он может чувствовать себя ответственным за инициирование выражения своего собственного опыта, ответственным за становление своего собственного существования. В сегодняшней сложной ситуации, когда так много информации, можем ли мы до сих обнаруживать следы, очень активные следы, нашей тревоги, страха, чтобы выразить все то, на что мы способны? Мы можем бояться выражать свои дикие мысли, откуда бы они ни пришли, потому что мы боимся того приема, который они получат. И тогда неявный поэт, художник и музыкант живущие в каждом из нас не получают своего выражения, из-за страха того, что они будут уничтожены, если проявят себя.
Винникотта однажды спросили: "Почему разрушается хороший объект?" "Хороший объект" является лишь техническим психоаналитическим термином, я не чувствую себя особенно увлеченным этим вопросом или проблемой. Но я полагаю, что мы имеем возможность увидеть не то, почему хороший объект находится в опасности, а то, что деструктивность стимулируется присутствием чего-то, что может быть разрушено. Другими словами, есть примитивное удовольствие, которое можно получить в результате осуществления жестокости и разрушения чего-то, что стоит разрушить. В той мере, в которой мы способны быть родителями, мы также уязвимы к силам, которые испортили бы то, что творческие или потенциально творческие родители могли бы создать. Мы также должны привыкнуть к тому, что являемся членами конкретной группы или культуры, и если мы не привыкнем к этому, то не сможем в ней существовать.
Вопрос: Я подумал, картина с которой доктор Бион начал свое выступление вчера вечером была очень красивой: я даже ожидал увидеть дикие мысли, витающие вокруг в комнате. Но потом я задался вопросом, были ли эти мысли эманацией Святого Духа, и, если нет, то о чем доктор Бион говорит? Затем я ожидал тайны, как в начале Евангелия от Иоанна, в котором нам сказано, что в начале было Слово и это помогло бы нам понять, как дух обрел плоть. Но ничего из того, что было сказано, не помогло мне с этим, и, в частности, меня смутило долгое обсуждение трудного приобретения человеком языка, который начинался с ворчания. Я чувствовал, что это начало было противоречивым: одним словом, это Бог ворчал, или же Он говорил?
Вопрос: Я думаю, я сказал бы доктору Биону, что я чувствовал, что группа произвела дикую мысль, привнося это ранее выраженное пожелание… Я также подумал, что наше обсуждение было, в некотором смысле, проявлением страстного желания, и, при условии, что доктор Бион готов терпеть эту требовательность в языке, я хотел бы вернуться к теме музыки...
[Прерывается из-за внешнего шума]
Бион: Я не могу ответить на этот вопрос, но вы можете увидеть ответ сами: либо я могу закрыть свои уши, так что я не смогу слышать так много шума и не буду слушать ваши вопросы, либо я могу встать и выйти из комнаты. На самом деле, с моим опытом, я вполне способен быть глухим и слепым к тому, что я не хочу слышать и видеть и без того, чтобы держать свои уши или глаза закрытыми. На самом деле я также способен быть достаточно мобильным и должен буду покинуть Рим в ближайшее время. Но я не собираюсь занимать место вашей собственной проницательности; и я не собираюсь рассказывать вам, почему я выхожу из комнаты, или почему я глух и слеп к тому, что говорят мне, потому что мой ответ будет необъективным, настолько, насколько он вообще возможен. Вы можете использовать свою проницательность и поразмышлять, что вам понравилось в моей реакции. Я знаю, что это будет разочарование, потому что я знаю, что я всего лишь человек, и поэтому я буду делать то, что, вероятно, и любой другой человек будет делать. Когда кто-то в состоянии сделать апокалиптическое заявление, подобное Откровению Святого Иоанна, это зависит от того, будет ли кто-нибудь готов услышать то словесное выражение, которым человек выражает свои мысли и чувства. Мильтон говорит: "радуйся, святой свет... Могу ли я выразить тебя безупречно?" В конце этого пассажа в начале третьей книги Потерянного Рая, он говорит,
...Простите навсегда, науки и труды,
Сокровища искусств и мудрости плоды!
Сокровищем искусств я больше не пленюся,
Плодами мудрости уже не наслажуся:
Все скрыла ночь! Но ты любимица небес,
Сойди на помощь мне, расторгни мрак очес."
О, муза, просвети меня огнем небесным!
И не останусь я в потомстве неизвестным,
Открыв бестрепетно в священной песни сей
Сокрытое доднесь от смертного очей.[1]
В Откровениях, Святой Иоанн заявляет об этом свете, который выражен словами, но он сам выражает это в словах. Можем ли мы слушать, что это за словесное выражение? И можем ли мы в дальнейшем принимать во внимание или терпеть значение, которое лежит за пределами этого словесного выражения?
В Бхагават Гите Кришна выражает сомнение в том, что Арджуна смог бы вынести зрелище, если бы он открыл себя ему. Другими словами, это зависит от того смысла, который лежит за пределами апокалиптического откровения. Есть некоторые талантливые люди, которые способны позволить себе выразить то, что они могут видеть или слышать: «В начале было Слово"; "Да будет свет"; "...Из пустоты и бесформенной бесконечности."
Математик мог бы попытаться выразить "бесконечность"; религиозный человек может попытаться выразить Божество (не Бога, но «Божество»); ученый может попытаться найти источник света (Ньютон пытался сделать это своей работой по оптике); Леонардо мог нарисовать картину и сказать: "Это то, что я вижу"; Джотто мог сказать: "Это то, что я могу видеть." Но ни один из них не может заставить нас смотреть или слушать то, что показано или сказано. Мы можем быть столь же слепы, глухи и нечувствительны к композиторам, художникам, драматургам, которые находятся как внутри нас, так и вне. Здесь мы не должны обращать ни на кого внимания, даже на самого себя или кого-либо, кто "не я". Преимущество состоит в том, что у нас есть шанс сделать наш собственный выбор. Как Шекспир выразился, "Быть или не быть, вот в чем вопрос". Он не говорит, каков ответ; он говорит: «Достойно ль Смиряться под ударами судьбы, Иль надо оказать сопротивленье И в смертной схватке с целым морем бед Покончить с ними? Умереть. Забыться."[2] То есть выбор никто не может сделать за человека, за исключением его самого. Только он может решать, быть или не быть.
Вопрос: Мы говорили о мыслях без мыслителя. Позвольте мне рассказать вам о чем-то, что я лично считаю очень бросающимся в глаза, что я не могу рационально объяснить и по сей день. Может быть, в конце концов, это все окажется гораздо проще, чем я себе представляю. Во всяком случае, около 11 часов в среду утром я получил некоторую очень печальную и тревожную новость. В тот же день, пациент начал свою сессию, сказав, что он чувствовал, что у меня большое горе. До сих пор, я должен сказать, я не был удивлен этим, но потом он принес сон, который у него был в ночь на вторник. Собирая воедино сон и ассоциации к нему, стало ясно, что они составили идеальное описание события, которое заставило меня так грустить. Когда я встретил доктора Биона на прошлой неделе, я уже задавался вопросом, можно ли будет такую ситуацию назвать связью.
Бион: Так много, мне кажется, зависит от наших ранее существовавших классификаций. Вот почему я говорю, что в реальной практике анализа, в реальной жизни — в отличие от теорий о том, какова жизнь или каков анализ - вы можете сопоставить факты. Либо что-то не так с наукой, если она не дает пространства для роста человеческого духа или ума, или мы должны пересмотреть то, что мы рассматриваем как "факты". Кто же такой психоаналитик? Мне кажется, что Фрейд стремился к научному стандарту в соответствии со своими идеями о том, какой была наука в то время. Я не думаю, что его система действительно давала пространство даже для его собственного развития. В конце концов, вот цитата 1936 года сделанная им ближе к концу жизни: "Существует гораздо больше преемственности между внутриутробной жизнью и ранним детством, чем впечатляющая цезура акта рождения позволяет нам верить" [S.E. 20, р. 138].
Что произойдет, если кто-то позволит себе иметь переживания подобные тем, которые только что были здесь выражены нами? Мне кажется, что аналитик, который фактически участвует в таких переживаниях, будет имеет шанс решить, стоит ли пытаться общаться — как он делает здесь — и где мы способны слышать и понимать сообщения. Если аналитик должен сообщить о переживаниях, то на каком языке ему говорить? Будет ли понятной его речь? Или для этого он должен быть музыкантом, композитором, или же он должен нарисовать это? В любом случае это требует мужества, если он собирается решиться общаться открыто, общаться не только с самим собой, но и с собственными переживаниями. Это может занять много времени, либо в жизни человека - которая, в конце концов, довольно коротка - либо в жизни группы. Это печальное событие, эти грустные переживания — откуда они возникли? Могут ли они располагаться в каком-либо географическом месте? Или это может происходить в голове у аналитика? Или это может происходить в отношениях между двумя людьми? Позвольте мне укрыться в относительно разумное объяснение и сказать, что это происходит в отношениях между этими двумя людьми — вы можете рассмотреть это как нечто рациональное, которое будет происходить в соответствии с теорий переноса и контрпереноса и так далее. Но предположим, что мы не удовлетворены этим объяснением. Возможно, тогда мы должны расширить наши представления об этой науке или наши знания о центральной нервной системе и нашу способность получать информацию через нашу периферическую и центральную нервную систему. Мы все можем быть в курсе информации, которую принесли нам наши "чувства" — в неврологическом смысле — стимуляцией наших нервных окончаний. Но вопросы, которые были подняты здесь, могут означать, что мы должны осознавать возможность того, что существуют и другие рецепторные органы, о которых мы не знаем. Врач, который желает иметь дело только с телом, может полагаться на то, что его чувства говорят ему; он может принять меры предосторожности, чтобы быть чувствительным к вселенной, в которой он живет. Но тогда он также должен быть в состоянии терпеть эту информацию и попытаться понять, что это значит. То же самое относится и к апокалиптическим видениям, которые в какой-то степени могут быть переданы нам величайшими из наших предшественников, такими как Леонардо, Джотто, Ньютон, Мильтон. Но прежде всего мы должны посмотреть на то, что они показывают нам — что не делает большинство людей — и тогда, мы сможем увидеть, позволив себе осознать смысл, который лежит за его пределами. Легко отмахнуться от Святого Иоанна на том основании, что он был ... ну, одним из этих "странных" людей. Легко избавиться от этого конкретного пациента, психотического или с пограничным психозом. Но что же делать, когда есть только два человека, участвующих в этом - вы сами и этот якобы пограничный психотик? Вы можете слышать, как эти два человека говорят друг с другом, и вы можете осознать, что вас совершенно не устраивает то, что есть что-то, чего Вы не знаете.
Вопрос: Когда доктор Бион говорит об этих диких мыслях, которые в некотором роде ждут того, чтобы мы выразили их, я чувствую, что он говорит об инфантильном опыте, например, о том, когда младенец испытывает эмоции похожие на его мысли о себе, как инородном теле. Я хотел бы знать его мнение о трех различных ситуациях. Прежде всего, когда каждый из нас как индивид вступает в контакт с собственными мыслями, и как это совместить с возникновением собственных диких мыслей? Во-вторых — и это, пожалуй, еще более интересно — каким образом это происходит в диадной аналитической ситуации?
Мне кажется, что в отношениях между двумя людьми, есть на самом деле целая толпа персонажей с обеих сторон, и поэтому я спрашиваю себя, кто это думает, почему они думают, и как эти мысли встречаются. Там, кажется, существует целое множество людей с дикими мыслями, снующими все время взад и вперед. Но что происходит в групповой ситуации, ведь в ней человек, ранее в основном бывший со своими собственными мыслями один на один и, таким образом, гораздо более фрагментирован, чем в диадной ситуации? В диадной аналитической ситуации уже присутствует несколько разных людей. В групповой ситуации происходит своего рода фрагментация и делегирование чего-то своего другому человеку, чтобы сделать встречу с дикими мыслями менее драматичной. Подводя итог, как Слово обретает плоть в личности, в диадной ситуации, и, на другом уровне, в массе, представленной группой?
Бион: Мы сталкиваемся с этой ситуацией на самом последнем этапе. Мы настолько образованные, что становится практически невозможным достичь мудрости. Мы можем начать с изучения алфавита — А, Б, В; но это глупо и скучно. Но если мы упорствуем, мы можем узнать, чтобы если сложить их вместе, например - к...о...т - то потом кто-то может сказать: "кот" и связать это слово с реальной картинкой или животным. Если этот процесс пойдет дальше, мы можем научиться складывать слова вместе и обнаружить, что предложения имеют смысл. Таким образом, мы можем достичь той стадии, где практически невозможно разглядеть слова за алфавитом; и, в конце концов, мы не можем обнаружить смысл того, что стоит за словами. Мы можем быть настолько хорошо образованны, что уже почти невозможно осознать, что жизнь может иметь смысл. Таким образом, должен быть обнаружен какой-то процесс с помощью которого мы могли бы забыть то, что мы узнали, чтобы быть чувствительным к фундаментальным мыслям и чувствам, которые могут до сих пор сохраниться - и там еще может остаться какой-то след мудрости человеческой расы. Я не хочу придерживаться, в частности, оптимистической или пессимистической позиции, если я могу избежать этого, но также трудно оставаться слепым к возможности того, что теперь мы знаем так много, что мы практически не способны быть мудрыми. Мы можем смотреть на скульптуру, мы можем глядеть на написанное слово, мы можем читать Откровения Святого Иоанна - но они могут ничего для нас не значить, если мы настолько умны, что не можем увидеть смысл того, на что они указывают нам. Я не вижу никакой альтернативы, чтобы позволять себе на практике, в отличие от теоретизирования; жить, а не теоретизировать о жизни. Виктор Гюго говорит о том, что физический мир, о котором мы знаем, на самом деле, создание какого-то Бога или Духа. Другой из этих одаренных людей говорит: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь.» [Псалом 19][3]. Даже астрономы пытаются читать - не книги, а сами небеса. Кто-то еще может участвовать в рассмотрении этой же вселенной через микроскоп. Таким образом, группа в целом имеет широкий взгляд - мы можем исследовать эту вселенную, в которой мы находимся с микроскопом, или 200-дюймовым рефлектором или радиотелескопом. Между тем большинство из нас может внести свою небольшую лепту таким же образом, как кто-то когда-то способствовал становлению нас такими, какие мы есть сейчас.
В какой-то момент, еще до рождения, мы можем чувствовать, достаточно рационально, что мы индивидуум внутри другого индивидуума. И то, какая связь будет между материнским чревом и ребенком, зависит от того, какой контакт между ними - будь то физический или какой-либо еще. Способен ли эмбрион получать какие-либо ощущения, находясь на стадии трех сомитов, когда зрительные и слуховые косточки только начинают формироваться? Когда мать осознает, что внутри нее развивается личность? На сравнительно поздней стадии беременности, я думаю, что мать знает о “спортивных” подвигах этого объекта внутри. Это то, что собирается вырасти в жестокое существо, которое будет нападать на других? Или то, что потом превратится в балерину?
Эти вопросы могут всплывать сейчас, и после этой встречи, и завтра, и так до тех пор, пока мы существуем. Мы можем попытаться прочесть письмена, памятники, которые были завещаны нам, но появилась проблема чтения Вселенной, с которой мы столкнулись в настоящий момент и в которой — как я уже говорил — мы точь в точь, как те эмбрионы в контакте с воздушной средой. Если у вас есть способности к живописи, то чем быстрее вы научитесь рисовать, тем лучше. Если вы способны сочинять музыку, то было бы полезно узнать музыкальную грамоту и партитуру. Если вы сочиняете, то чем быстрее вы усвоите словарный запас и как его использовать, тем лучше. Учится моему словарю не лучший способ - это может быть полезно в качестве переходной фазы - точки на пути к открытию своего собственного словаря и как им пользоваться. Вот почему мои ответы на эти вопросы не имеют значения. Это просто знание, которое затем действует как препятствие для ваших собственных открытий. Кроме того, весьма полезно знать, что за культура вас окружает, и не позволять ей занимать место, где вы находитесь. Пространство, которое вы занимаете, не может быть занято кем-то другим без ущерба для вас.
Вопрос: Мой комментарий адресован больше другим людям в группе, чем доктору Биону. Мне кажется, что доктор Бион не предлагает нам улучшать свое обучение, но, возможно, мы должны уделять больше внимания творческим моментам, приобщаясь, так сказать, к творчеству Рафаэля, когда он обдумывал Мону Лизу (извините!). Мона Лиза никогда не даст нам ответ на проблемы нашего личного существования, не говоря уже о нашем научном существовании, и все же я думаю, что, размышляя о неоднозначности Джоконды, мы могли бы быть в несколько лучшем положении, чтобы принять наши личные трудности и увидеть их в более ясном свете. Наша установка на этом семинаре, возможно, неоднозначна, потому что мы, наверное, все читали Биона и знаем, сколько внимания он уделяет этим вопросам.
Я ошибаюсь, если прихожу сюда, ожидая, что доктор Бион ответит на вопросы, которые он поднял в своих книгах. Может быть, правда в том, что в этом личном контакте с доктором Бионом, мы видим только подтверждение того, что акцент на вопрошании самих себя, это единственный способ, чтобы стимулировать очень болезненный процесс, представленный нашим личным творчеством.
Бион: Я думаю, это то, что психоаналитики пытаются выразить, когда они говорят об "отношениях переноса" - то есть говорят, что у нас есть все эти предубеждения, что есть какая-то власть, отец или мать, кто знает ответ. Целью анализа является прояснить этот момент, но таким образом, чтобы вы почувствовали, как важны эти люди как опора в вашей жизни, но так, чтобы вы смогли потом отказаться от них и освободить место каким-то идеям, которыми вы могли бы выразить себя. В то же время, аналитик может занимать очень важное положение, но оно должно быть только временной связью, и обратите внимание на то, что аналитик должен знать, знать многие и многие вещи, подобно отцу или матери. Важность позиции аналитика должна быть необременительной, так чтобы в нужный момент она могла быть отброшена; предполагаемая власть аналитика не становится избыточной, позиция аналитика не должна сковывать. Вот почему это важно знать, во время того переходного этапа, во время которого музыкант, художник или поэт внутри вас, изо всех сил пытается освободиться.
Правильно это или неправильно, но мы ведем себя так, как будто думаем, что есть такая вещь, как ум, характер, дух. Существует целый ряд неадекватных описаний этому - душа, дух, Сверхдуша, эго, суперэго, ид. Эти описания не очень впечатляют. Но когда, в вашей обычной жизни или в вашем кабинете, вы столкнетесь с этим "нечто", подобно пациенту, у которого появляются сны, свидетельствующие о вашей печали, то как и в какие слова вы облачите свое открытие?
[1] Перевод Н. И. Гнедича
[2] Шекспир “Гамлет”, перевод Б.Пастернака
[3] В Синодальном переводе Библии это Псалом 18, Псалтирь.